Представляем вашему вниманию главу из новой книги кандидата исторических наук Андрея Дюкарева “Историческая память кубанского казачества. Попытки осмысления трудных (спорных) вопросов”.
Историческая память кубанского казачества: трансляция-трансформация-преемственность
После развала Советского Союза на постсоветском пространстве обозначилось новое социальное явление в лице возрождающегося казачества. Сам процесс возрождения затронул самые разнообразные сферы – культурные традиции и обычаи, научные исследования, государственную службу и историческую память. Кроме того, рост казачьего самосознания, наряду с появлением казачьих структур, будет происходить как на территории традиционного расположения дореволюционных казачьих войск, так и в местах, не имеющих казачьих истоков.
Потомки кубанских казаков активно включились в процесс возрождения российского казачества, и сегодня представлены как Кубанским казачьим войском, взявшим на себя обязательство несения государственной службы, так и целым рядом других общественных организаций.
Актуализация обозначенного нами вопроса имеет несколько оснований:
Во-первых, историческая память является необходимым механизмом сохранения и функционирования общества любого исторического периода и политического строя. В контексте российского социума историческая память определяет стабильность единого социокультурного пространства, и соответственно целостность России. В условиях структурных трансформаций, затрагивающих глобально-планетарный и региональные уровни, именно механизм преемственности исторической памяти определяет вектор этносоциального движения: обострение или сглаживание, конфронтация или консолидация.
Во-вторых, историческая память перестала быть уделом ученых-гуманитариев, а стала предметом пристального интереса государства. Историческая память становится инструментом влияния на общество, корректирующим в нужном для политической элиты диапазоне общественные настроения и идеологические установки.
В-третьих, сложный процесс интеграции казачьего компонента в современную структуру общества предполагает наличие обязательных взаимосвязанных категорий – этносоциальной идентичности и исторического самосознания, в основании которых лежит историческая память.
В-четвертых, на территории традиционного проживания, а ныне возрождения кубанского казачества, в Краснодарском крае, активно внедряется казачий компонент в региональную систему образования. Это предполагает не только открытие школ и классов казачьей направленности, но и опору на историческую память кубанского казачества, которая складывалась на протяжении веков.
Историческая память имеет множество трактовок и определений, данных отечественными исследователями как с опорой на основоположников обозначенного научного направления1, так и на собственные теоретические разработки2.
Применительно к исторической памяти кубанского казачества как одной из социоэтнических групп, наиболее приемлемо понимание исторической памяти как символического представления о прошлом, сохраняющего смыслы, ценности, образцы и формы поведения, и выступающая как необходимая коммуникация с прошлым, являясь одним из проявлений социальных начал жизни, предложенное И.Е. Козновой в ходе выступления на конференции «Проблемы российского самосознания: историческая память народа»3.
Историческая память кубанского казачества началась формироваться задолго до появления его как войсковой и сословной структуры Российского империи. Однако наиболее интенсивно этот процесс протекает в период конца XVIII – начала XX вв. У истоков исторической памяти кубанского казачества лежит славное прошлое Запорожской Сечи, откуда берет начало Черноморское казачье войско, ставшее позже составной частью Кубанского казачьего войска. Отдельной страницей является переселение черноморских казаков на Кубань, где смешались ностальгия по запорожской вольнице, гордость за победы над турками в войнах на территории Новороссии, радость от вновь приобретенных земель на Кубани.
Основой исторической памяти кубанского казачества стали военные мотивы, участие и подвиги в войнах XIX – начала XX вв. Как отмечает О.В. Матвеев «…Ключевыми элементами системы исторических представлений кубанских казаков выступают образы войны, включающие особенности восприятия ее причин, мотивов, характер и масштабы, соотношение сил, перспективы, которые, как правило, видятся благоприятными для себя и неблагоприятными для противника»4. Помимо военных мотивов историческая память кубанского казачества вобрала в себя трагические страницы Гражданской войны, расказачивания и коллективизации 20-30-х гг. ХХ века.
Важнейшей проблемой функционирования исторической памяти является возможность ее трансляции, передачи последующим поколениям и соответствующего социокультурного и педагогического воздействия на них.
В период заселения и хозяйственного освоения Кубани, происходит и формирование исторической памяти кубанского казачества. В этот период она складывается и транслируется в устной народной форме.
С середины XIX века, с развитием образования и появления образованных, пытливых, одаренных литературным талантом представителей кубанского казачества, начинается этап письменной трансляции исторической памяти. Ярким примером являются произведения И.Д. Попко, Я.Г. Кухаренко, где историческая информация о кубанском казачестве передается как в форме структурированного, подверженного анализу материала, так и в виде художественных произведений, передающих яркие эпизоды жизни казачества5.
Вторая половина XIX и начало XX вв. характеризуются стремлением исследователей Черномории и Кубани перейти от сбора фактического материала к научному осмыслению социальных, экономических, культурных процессов, происходивших с кубанским казачеством на Кубани в XIX веке. В этом плане показательны работы таких известных кубанских историков и краеведов, как П.П. Короленко, Е.Д. Фелицына, Ф.А. Щербины6. Эти авторы комплексно подошли к изучению истории Кубани и результатом их исследований явилось целостное изложение истории Кубани, что оказало значительное влияние на процесс формирования и содержание исторической памяти кубанского казачества.
После Революции 1917 года и последовавшей Гражданской войны, суровых реалий советской жизни 20-30-х гг., историческая память кубанского казачества претерпела кардинальные изменения. К имеющимся образам и примерам военных подвигов и служения Отчизне добавилась память о боли потерь близких и родных, унижении, гонениях.
В период 30–90-е гг. ХХ века историческая память кубанского казачества развивалась опять в устной традиции, но уже не народной, а семейной. Казачество как этническая социокультурная группа было рассеяно, и подверглось насильственной ассимиляции со стороны Советской власти. В связи с этим процесс развития исторической памяти кубанского казачества в рамках Советского государства приобрел латентный характер, сведения об историческом прошлом, традициях и обычаях, жизни своих предков передавались в казачьих семьях из поколения в поколение с большими предосторожностями.
Переходя непосредственно к проблеме трансляции исторической памяти кубанского казачества необходимо отметить, что в период до 1917 года использовались все доступные варианты трансляции и передачи последующим поколениям разноплановых компонентов исторической памяти о своем прошлом, духовных ценностях, нравственных ориентиров. «На полноту и достоверность исторических представлений кубанских казаков влияли семья, станичная община, полковое сообщество, войсковая среда, традиционная культура и индивидуальность хранителя исторической памяти»7.
Трансляция исторической памяти кубанского казачества в XIX – начале XX вв. свою была успешно реализована, исполнив свою миссию. В условиях переселения казачества на новые земли, хозяйственной колонизации и общественного обустройства Кубани, трансляция исторической памяти последующим поколениям являлась механизмом решения этнокультурных задач, этнической и сословной самоидентификации кубанского казачества.
В рамках функционирования советского общества, историческая память кубанского казачества находилась в «законсервированном» виде, механически передаваясь из поколения в поколение, не имела возможности решать свои социализирующие и педагогические задачи.
Лишь с начала 90-х гг. ХХ века историческая память кубанского казачества становится востребована обществом, которое совершило очередной поворот в своем развитии. Стремительно возрождающееся кубанское казачество испытывало острую необходимость в наполнении своей духовной сферы через историческую память, вновь включив механизм ее трансляции.
Современный процесс трансляции исторической памяти кубанского казачества реализуется в трех временных векторах:
1. Направленность в прошлое с целью воскрешения славных боевых страниц, ярких портретов атаманов и героев, духовно-нравственных традиций;
2. Утверждение в настоящем через создание мест памяти, юбилейных мероприятий, научных исследований;
3. Устремленность в будущее, реализуя принцип преемственности, связывая дореволюционное историческое наследие, вбирая в себя и не отвергая опыт бытия в советский период и дополняя современными исследованиями и интерпретациями.
На современном этапе в рамках вопроса трансляции исторической памяти кубанского казачества идет активный процесс коммеморации путем восприятия прошлого через актуализацию его событий, персонажей и образов в контексте сегодняшней социокультурной и политической ситуации, и более всего это проявляется в региональном пространстве.
В рамках мемориальной практики создаются новые места памяти не только на уровне городов, но и на уровне станиц и хуторов. В Краснодаре, как столице казачьего края, появились памятники запорожским казакам, пишущим письмо турецкому султану, Екатерине II и первым атаманам Черноморского казачьего войска, боевому братству казаков и горцев в Первую мировую войну, в Тамани – казакам-переселенцам, в Ейске – Захарию Чепеге, в станице Старощербиновской – наказному атаману А.Д. Бескровному, в Тимашевске – И.Д. Попко; почти во всех станицах имеются памятники казакам-основателям. Таким образом, главная цель данных и многих других мемориальных проектов – восстановление исторической памяти – была достигнута.
С проблемой трансляции исторической памяти кубанского казачества впрямую стыкуется проблема ее трансформации на современном этапе. Эпоха романтизма и идеализма в казачьем движении 90-х гг. ХХ века тоже ушла в прошлое. Государство и политическая элита пытаются развернуть общество в сторону неоконсервативного пути развития, что не могло не отразиться на месте и роли казачества в общественной жизни. Императивы, поступающие от государства, жестко регламентируют степень дозволенного для казачества, определяют удобных исторических персонажей и ненужные страницы из прошлого, которые не стоит упоминать. Все это ведет к искажению исторической памяти кубанского казачества.
Само Кубанское казачье войско образца 2018 года далеко от того идеала, который рисовали себе потомки кубанских казаков, возрождающие его в 1990-е годы. Вместо СЛУЖЕНИЯ народу и государству в разных сферах, оно трансформировалось в полицейскую структуру. С соответствующих неоконсервативных позиций пытаются трансформировать и историческую память кубанских казаков. В историческом поле обозначены «фигуры умолчания», имеющие непосредственное отношение к прошлому кубанского казачества, исследование которых, равно и всех аспектов их деятельности, и просто упоминания нежелательно – В.Г. Науменко, А.Г. Шкуро, В.Ф. Рябоконь8.
Еще один негативный фактор трансформации исторической памяти кубанского казачества – это Раскол, происшедший в 1917 году и разделивший российское общество и казачество на прямолинейную систему идентификации «свой – чужой». Некогда единое полотно исторической памяти кубанского казачества также подверглось трансформации – политико-идеологическое противостояние «красных» и «белых» прочно вошло в ее содержание.
Вызывает глубокое сожаление тот факт, что возникший на гребне революционных трансформаций в российском обществе Раскол, поразивший и кубанское казачество, продолжает разделять россиян по разные стороны политических баррикад. В 1990 г. на первом Совете атаманов Союза казаков, его участники постановили «считать гражданскую войну для казачества оконченной, деление казаков на «красных» и «белых» – преступным»9. Однако, за прошедшие более чем четверть века так и не произошло примирения, укрепления единства казачества и окончательного формирования казачьей этнокультурной идентичности. Таким образом, представители различных течений в казачьем сообществе опираются каждый на свою историческую правду.
Подводя итоги нашим размышлениям, необходимо отметить следующие тревожные тенденции, негативно характеризующие развитие современного российского общества в начале XXI века:
– механизм «трансляции – трансформации – преемственности» исторической памяти кубанского казачества как одной из этносоциоальных групп российского общества в очередной раз подвергается насильственной коррекции, не пройдя необходимый эволюционный отрезок своего развития, не выполнив тем самым своего педагогического и социализирующего предназначения;
– историческая память кубанского казачества, являясь частным отражением общероссийского процесса, испытывает все усиливающиеся регламентирующие влияние со стороны политической власти, демонстрируемое на всех уровнях государственной структуры. Государственное влияние на историческое пространство неизбежно при любом государственном устройстве. Однако, пагубность современной ситуации заключается в неспособности российской политической элиты предложить обществу перспективные идеологемы, направленные в будущее, и ей ничего не остается, как эксплуатировать историческое наследие, придавая ему необходимую огранку. В этих условиях происходит подмена понятий «историческая память» на «есть мнение». В угоду политической конъюнктуры можно сделать «удобными» исторические факты и личности, и История с этим сиюминутно согласится, но Память существует по другим законам – она просто есть, живет в сердцах людей;
– современная ситуация с глубоким воздействием на историческую память ведет к нарушению общечеловеческих прав человека – на свободу получения информации, на возможность мыслить, иметь и высказывать свое мнение.
Однако, даже при наличии отрицательных трансформационных тенденций, историческая память кубанского казачества продолжает обновляться, наполняясь новыми историческими исследованиями, опытом, образами. Она продолжает, и будет продолжать реализовывать функцию наследования культурных, духовных, нравственных ценностей для последующих поколений, являться механизмом самоидентификации кубанского казачества.
Образ войны в сознании кубанского казачества: между исторической политикой и исторической памятью
Кубанское казачество как этносоциальная группа российского общества прошло длительный исторический путь, в ходе которого менялся его статус, характер взаимоотношений с государством, территориальный ареал существования. Неизменным оставалась война как изначальный и неизменный смысл существования казачества.
Все военные кампании Российской империи в конце XVIII – начале XX веков будут проходить при непосредственном участии полков и батальонов кубанских казаков. Соответственно в исторической памяти кубанского казачества военные сюжеты будут занимать значительное место.
Механизмом трансляции исторической памяти кубанского казачества на ранних этапах станет фольклор, который во всем многообразии жанров отражает военные мотивы, участие и подвиги в войнах, идею военной службы.
Представляет интерес смысловое содержание образа войны в сознании кубанского казачества. Война ассоциируется в казачьем сознании проявлением храбрости и героизма как неотъемлемой черты воина-защитника. Помимо этого, отталкиваясь от философии и менталитета, формировавшихся у казаков на протяжении веков, война должна быть справедливой, а в таком случае, враг должен быть агрессором или представителем другой религии, а значит «другого» мира.
«К архаичным чертам фольклорных представлений о противнике относится архетип захватчика, которому при встрече нет пощады и нет спасенья; c которым казак должен рубиться, насмерть биться. Живучим оказался термин «басурмане» («бусурмане»), произошедший от названия мусульманских купцов-откупщиков «бесерменов», которые собирали на Руси дань для Золотой Орды»10.
Фольклорные произведения о войне с Наполеоном появились на Тереке и Кубани, скорее всего, вместе с переселенцами-донцами, которые принимали участие в основных сражениях 1812–1814 гг.11
К началу ХХ века оформился имперский вектор политики памяти, который внедрялся в казачьей среде. В исторической памяти кубанского казачества закреплялись образы героев Кавказской войны 1817-1864 гг.
Образ героя, являясь результатом социокультурного мифотворчества, формируется либо официальными властями, либо фольклором. Однако, чтобы стать феноменом массового сознания, «спущенный сверху» символ должен стать популярным в народе, а «рожденный в массах» должен получить подкрепление со стороны официальной пропаганды12.
Закрепление героических образов происходило через казачий фольклор, который передавал ход исторических событий, закреплял и прославлял имена отличившихся. Отличительной чертой отображения Кавказской войны в народной памяти можно назвать популярность казачьих генералов, прежде всего, Я.Г. Кухаренко, П.Д. Бабыч, Н.П. Слепцова, Ф.А. Круковского. Закрепление их имен в сознании кубанского казачества происходило путем возведения им памятников, наименованием их именами станиц и полков, описанием в трудах Е.Д. Фелициина, В.Г. Толстова, Ф.А. Щербины, В.А. Голобуцкого и др.
На современном этапе мы наблюдаем попытки потомков казаков и тех, кто себя причисляет к казачеству, интегрироваться в структуру российского государства, обозначить и закрепить свою идентичность. Это сопровождается обращением к исторической памяти и корректируется политикой памяти со стороны государства.
Сюжеты и образы войны в конструировании современной исторической памяти кубанского казачества занимают ключевое место, но при этом не являются безоговорочно одобряемыми, подвергаются ревизии и критики. Это объясняется влиянием на историческую память кубанского казачества социальных катаклизмов ХХ века, расколовших отечественное общество. Революция 1917 года, Гражданская война, советская модернизация 20-30-х гг., Великая Отечественная война внесли в исторический опыт и историческую память кубанского казачества образ войны с врагом не только с чужаком-иностранцем, но и с врагом-соотечественником.
Переломные для нашей страны 1990-е годы внесли свой вклад в копилку сюжетов и образов войны в сознание и историческую память кубанского казачества. В 1990-1991 гг. обострилась политическая обстановка в СССР, на окраинах страны проявляются националистические тенденции, разгораются межэтнические конфликты. Одним из очагов напряженности и военного противостояния стало Приднестровье, где в 1992 году 180 кубанских казаков защищали Приднестровскую молдавскую республику. Затем были Карабах, Абхазия, Южная Осетия, Югославия, Чечня. Образ войны конца ХХ века вошел в сознание кубанского казачества через сюжеты ожесточенных схваток с националистическими деструктивными силами в рамках локальных конфликтов. При этом надо отметить, что участие российского казачества в локальных военных конфликтах 1990-2000 гг. не получила внятной оценки государства и анализа в исторической науке. Такая ситуация создает условия для искажения исторической действительности.
Подводя итоги нашим размышлениям можно отметить ряд ключевых моментов. Государственная политика памяти в отношении конструкта казачьей памяти характеризуется следующим подходом:
1. Выборочное наполнение содержания исторической памяти. Исторический контент основан на символах, сюжетах и героях войн императорской России с конца XVIII века до 1917 года, завершая событиями Первой мировой войны и подвигами советских кубанских казаков на фронтах Великой Отечественной войны. Военные события Гражданской войны трактуются как братоубийственные, жестокие деяния со стороны всех участников, при отказе признания нелегитимного прихода к власти большевиков.
2. Отсутствие консолидирующих образов исторических персон и событий в военной истории кубанского казачества после 1917 года.
3. Неосоветские принципы интерпретации и оперирования историческим материалом. Безапелляционность исторических оценок, трактовок, выводов. Закрытость информации. Политика умолчания, формирование «белых пятен» и «фигур нон грата». Политизированность, подменяющая научность, ведущая к мифологизации, и в итоге к искажению исторического процесса.
При этом образ войны в сознании кубанского казачества в различные исторические периоды был доминирующим в формировании и трансляции исторической памяти, испытывая при этом влияние выработанной государством политики памяти.
Примечания
1 Нора П., Озуф М., Пюимеж Ж. де, Винок, М. Франция – память / пер. с фр. Д. Хапаевой. СПб., 1999; Хальбвакс, М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. 2005. № 2–3. С. 8–27; Хальбвакс, М. Социальные рамки памяти. М., 2007.
2 Тощенко Ж.Т. Историческое сознание и историческая память: Анализ современного состояния // Новая и новейшая история. 2000. № 4. С. 3–14; Кознова И.Е. Историческая память и основные тенденции ее изучения // Социология власти. 2003. № 2. С. 23–34; Репина Л.П. Концепции социальной и культурной памяти в современной историографии // Феномен прошлого / Ред. И. М. Савельева, А. В. Полетаев. М.: ГУ–ВШЭ, 2005, С.122–169; Савельева И. М., Полетаев А. В. «Историческая память»: к вопросу о границах понятия // Феномен прошлого / Ред. И. М. Савельева, А. В. Полетаев. М.: ГУ–ВШЭ, 2005, С. 170–220; Романовская Е.В. Феномен памяти: между историей и традицией // Философия и общество. 2010. № 1. С. 98–109.
3 Проблемы российского самосознания: историческая память народа [Электронный ресурс] http://www.ras.ru/news/shownews.aspx?id=79e38eab-3e41-4869-a306-10062848f4b5
4 Матвеев О.В. Историческая картина мира кубанского казачества (конец XVIII – начало XX вв.): категории воинской ментальности // Культурная жизнь Юга России. 2007. № 6. С. 36.
5 Попко И.Д. Исторические и биографические очерки. Екатеринодар, 1872; Попко И.Д. Черноморские казаки в их гражданском и военном быту. Краснодар: «Советская Кубань», 1998; Кухаренко Я.Г. Вороний кiнь // Основа. Спб., 1861. № 10. С. 21–25; Кухаренко Я.Г. Черноморский быт на Кубани между 1794–1796 годами // Основа. Спб., 1861, ноябрь. С.6–41.
6 Короленко П.П. Черноморцы. СПб., 1874; Короленко П.П. Черноморское казачье войско (1775–1792). Исторический очерк. Екатеринодар, 1892; Короленко П.П. 200-летие Кубанского казачьего войска. 1696–1896; Короленко П.П. Кошевые атаманы Черноморского казачьего войска XVIII в. СПб., 1901; Короленко П.П. Церковные древности Кубанских казаков. Екатеринодар, 1905; Фелицын Е.Д. Кубанское казачье войска 1696–1888. Воронеж, 1888; Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. В 2-х тт. Екатеринодар, 1910–1913.
7 Матвеев О.В. Историческая картина мира кубанского казачества (конец XVIII – начало XX вв.): категории воинской ментальности // Культурная жизнь Юга России. 2007. № 6. С. 35.
8 Дюкарев А.В. Персоны нон грата казачьей истории в отечественной историографии // Война и воинские традиции в культурах народов Юга России: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Ростов н/Д.: Изд-во Альтаир, 2017. С.159–167.
9 Озеров А.А., Киблицкий А.Г. Союз казаков Области Войска Донского. Войсковой атаман М.М. Шолохов (История современного донского казачества). Исследования и документы. Ростов н/Д: ООО «Ростиздат», 2002. С. 25.
10 Белецкая, Е. М., Великая, Н. Н. Исторические песни линейных казаков Терека и Кубани
(дореволюционный период): учебное пособие. Армавир: РИО АГПУ, 2016. С.107.
11 Там же. С.96.
12 Салчинкина А.Р. Образы казачьих генералов как героические символы кавказской войны 1817-1864 гг. // Культура. Духовность. Общество. 2013. № 8. С. 225.
© Дюкарев, А.В., 2020. Текст.
Фрагмент текста публикуется с разрешения автора по изданию Дюкарев А.В. “Историческая память кубанского казачества. Попытки осмысления трудных (спорных) вопросов”. По всем вопросам обращаться к автору.
Книгу в электронном и печатном виде можно приобрести на сайтах ЛитРес и Ридеро
© Оформление. RU Public History Портал публичной истории, 2020